Месть и Закон. Империя и "умиротворение Кавказа".
Кровная месть, наряду с такими традициями, как похищение невест (умыкание), конокрадство, уплата калыма, сразу же попала в сферу правового регулирования Российской империи.
Завоевание Кавказа, по мнению российской политической элиты, было для империи не только выполнением геополитических задач, но «цивилизаторской миссией» по отношению к народам региона. За последними в записках, дневниках, отчетах имперских политиков и военных закрепились устойчивые стереотипы, выражавшиеся в таких клише, как «хищники», «дикие», «варвары» (в отличие от романтичного образа благородного и свободного горца в русской литературе).
Концентрацией подобных характеристик является высказывание известного русского публициста Н.Я. Данилевского (1871): «Кавказские горцы – и по своей фанатической религии, и по образу жизни и привычкам, и по самому свойству обитаемой им страны – природные хищники и грабители, никогда не оставлявшие и не могущие оставлять своих соседей в покое».
Кровная месть, которую известный современный кавказовед Владимир Бобровников называет правоохранительным институтом, подверглась воздействию новой судебной системы впервые в 18 веке в Кабарде.
Здесь местные российские власти запретили разбирать дела о кровомщении по адату: в Моздоке был учрежден Верхний пограничный суд, в котором разбирательство осуществлялось на основании российских законов. Дела по мелким уголовным и гражданским преступлениям, ранее решавшиеся по адатам третейскими судами и сельскими сходами, были переданы вновь учрежденным «родовым (адатным) судам и расправам».
Родовые суды и расправы были вскоре отменены и заменены мехкеме, шариатскими судами, но после завоевания Кабарды и последние были распущены, и в 1822 году был создан Кабардинский временный суд, в ведение которого входили и вопросы «о кровомщении».
Знаменитый знаток адатов кавказских горцев Леонтович в своей книге приводит «Наставления» Кабардинскому временному суду от А.П. Ермолова, где он предписывает разбирать «обнажение оружия в ссорах с причинением ран» только на основании законов Российской империи. Вместо «цены за кровь», существующей в горских адатах, стала практиковаться ссылка на каторгу.
Более того, сам институт кровной мести стал инструментом для давления на аристократические сословия горцев. Если раньше лица высокого социального статуса не подлежали отмщению, то теперь «проконсул Кавказа» предписывал «забыть глупое обыкновение не стрелять в князей, когда они стреляют». Владимир Бобровников отмечает, что, таким образом, с одной стороны «было подорвано уважение к князьям, с другой – был уничтожен принцип, сдерживающий кровомщение. Из правоохранительного института кровная месть постепенно превращалась в противоправное, преступное деяние, дестабилизируя положение в горском обществе».
Аналогичная ситуация складывалась в Нагорном Дагестане и Чечне. По опыту Кабарды дела о кровомщении были изъяты из ведения сельских судов. Хотя надо отметить, что в течение 5 лет (1860-1865) было сохранено рассмотрение такого вида дел по адату, в народных судах Дагестанской и Терской областей. Но позднее дела о кровомщении передавались только в военные суды и рассматривались по российским законам. Из горцев, признанных виновными в кровомщении, формировались арестантские роты, которые высылались в отдаленные губернии России на длительные сроки – 5, 10, затем, с 1911года, на 20 лет.
В книге В. Бобровникова «Мусульмане Северного Кавказа:обычай, право, насилие» приводится такая статистика: «Уже к началу 1865 г. при помощи российских властей в разных округах Кавказа примирились до 60-90% давних кровников, но ..искоренить кровную месть в пореформенный период так и не удалось. По официальной статистике в Нагоном Дагестане и Чечено-Ингушетии около 80% тяжких уголовных преступлений совершалось на почве кровной мести». До имперских властей старались не доводить дела, связанные с публичным оскорблением какого-либо рода или громким убийством, и решали их по адату, т.е. с требованием смерти обидчика или его ближайшего родственника.
Наконец, некоторые русские чиновники и офицеры, служившие в местных администрациях и судах, даже стали находить кровную месть справедливой, о чем писали в своих мемуарах, и словно не замечали громкие случаи кровомщения на вверенных им территориях.