Александр Архангельский: "У нас отсутствует язык позитивных новостей"

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Александр Архангельский часто выступает с лекциями перед региональными журналистами, в том числе и на юге России. Как ранее сообщал "Кавказский узел", в середине мая в столице Кабардино-Балкарии состоялся двухдневный семинар "Укрепление гражданских свобод, независимых СМИ и защита прав человека на Северном Кавказе", организованный Московской школой политических исследований совместно с Комиссией Европейских сообществ и Кабардино-Балкарской общественной организацией "Институт проблем молодежи". В семинаре приняли участие журналисты, общественные деятели, депутаты, представители исполнительной власти из Дагестана, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Калмыкии, Краснодарского края, Северной Осетии, Ставропольского края, Чечни. Большой интерес у журналистов вызвало выступление Александра Архангельского "Зачем региональным СМИ федеральные и зачем федеральным региональные?". В течение полутора часов после выступления Александр Архангельский отвечал на вопросы журналистов.

О проблемах федеральной прессы, кавказской теме в СМИ, цензуре и самоцензуре в российской журналистике, Александр Архангельский рассказал корреспонденту "Кавказского узла" Элине Бестаевой.

- Расскажите, пожалуйста, о чем Вы говорили в своем выступлении на семинаре в Нальчике?

- Я говорил о том, что в нормально развивающемся обществе всегда можно дать ответ на вопрос, зачем федеральному центру региональные СМИ и зачем регионам СМИ федеральные. Это легко сделать по той простой причине, что все ключевые СМИ, освещающие общественно-политические темы, так или иначе, формируют общую повестку дня. Повестка дня может быть разной: общемировой, ее, например, формирует CNN, общеевропейской, ее пытаются формировать Euronews или BBC, общенациональной, какую предлагает, например, немецкий канал ZDF, региональной, которая отвечает на вопрос, что нас объединяет как жителей региона. Бывает и общерелигиозная повестка дня. Почему Аль-Джазира имеет большой успех, хотя с телевизионной точки зрения она делается очень плохо? Именно потому, что мир, ощутив ислам как новую силу, пытается понять, какова исламская повестка дня, что важно, что неважно, какие оценки ситуации существуют и внутри какой позиции происходят те или иные события. И когда есть такое распределение ролей, понятно, зачем в регионах читают федеральные СМИ, и зачем федеральным СМИ региональная информация. Потому что все мы в той или иной степени являемся гражданами мира, страны, региона, города и даже муниципии. В России еще не развита коммуна, но там, где она есть, например, в Швейцарии, есть еще и коммунальная повестка. СМИ помимо своей основной функции информирования, выполняют еще и важную функцию формирования общей повестки, набора тем, которые нас волнуют как граждан страны или граждан региона.

На сегодняшний день ответить на вопрос, что дают гражданину региона федеральные СМИ - сложно. Это понятно чиновнику, чиновник всегда будет читать "Российскую газету", чтобы понимать, какие решения принимаются там, в центре, и в соответствии с ними принимать свои региональные решения. Бизнесмен будет читать "Ведомости", потому что есть общий внутрироссийский рынок. Узкий слой российских бизнесменов, будет на эту газету подписываться и читать ее, потому что региональному бизнесмену важно понимать, что происходит на федеральном рынке. Но когда мы переходим к телевизионным информационным программам, все чаще возникает ощущение, что нам, разным, в разных регионах нужна разная информация. Как только мы начинаем рассуждать, какие темы можно обсуждать во всей стране одномоментно, мы попадаем в тупик, потому что таких тем становится все меньше. С одной стороны политика перестала интересовать людей, с другой - политического процесса нет как такового. Есть интерес к общегуманитарным проблемам, недаром после того, как было озвучено федеральное послание Путина, эксперты, как и обыватели стали обсуждать не фрагмент послания о России как сверхдержаве, а вопросы детства. Потому что дети это то, что волнует всех независимо от того, трогает вас вопрос сверхдержавы или нет. Но этого маловато для общефедеральной повестки дня.

- Какова роль журналистов в этой ситуации, они могут как-то повлиять на политику федеральных СМИ?

- У меня нет претензий к политике федеральных СМИ, у меня есть претензии к ситуации в целом. У нас нет общих, общегражданских ценностей. Мы знаем, что нас делает гражданами региона, чего мы хотим, как граждане региона, но мы не знаем, что нас делает гражданами страны. Что значит быть россиянином сегодня? Что значит быть американцем — понятно, что значит быть французом - понятно, а что значит быть россиянином здесь и сейчас? Без ответа на этот вопрос никакую общефедеральную повестку дня выстроить нельзя. С моей точки зрения, беда в том, что нет никакого дискуссионного начала, а этот ответ надо искать общими усилиями. Поскольку дискуссионное начало из информационного пространства удалено, страну объединяет развлечение. Хохот для бедных и пародия, как кто-то определил аналитику Владимира Соловьева - для всех. Политика воспринимается, только если она спародирована, превращена в хохму. Мы одинаково смеемся, это делает нас гражданами; звучит довольно жутко.

- В одном из своих выступлений Вы сказали: "Зачем регионам федеральные темы, если они не затрагивают их интересы?" А Вам не кажется, что на Кавказе, где очень часто происходят теракты, такие федеральные темы, как проблема безопасности или свободы слова очень актуальны, только местные СМИ боятся за них браться, боятся оценивать действия федеральных властей?

- Боятся. Но я резко не согласен с теми, кто говорит о том, что возвращаются сталинcкие времена. Чтобы так говорить, нужно очень плохо знать историю. Страх бывает разным — можно бояться потерять жизнь, а можно бояться выпасть из обоймы. Я не вижу людей, которые бы сейчас думали, что, сказав резкое слово, они потеряют жизнь, но людей, которые боятся выпасть из обоймы, я вижу. Причем, как ни странно, выросло поколение журналистов, которое очень умело обходит острые углы.

- То есть, Вы хотите сказать, что сегодня действует не цензура, а скорее самоцензура?

- Я думаю, что да. Недавно, в рамках проекта российской некоммерческой организации Интерньюс, я вел круглый стол с участием региональных журналистов. На этом круглом столе выступали Александр Любимов, Алексей Венедиктов, Ирина Хакамада, то есть совершенно разные люди. Мы разговаривали с региональными журналистами, съехавшимися в Москву, и один из них рассказывал про задание на проведение конкурса сочинений о любимом президенте, которое было разработано местной администрацией и разослано по школам и детсадам. Венедиктов спросил его: "А вы напечатали это?" - Нет, - ответил журналист. — Что же Вы тогда возмущаетесь? Мы все мыслим крайностями. Можно либо обличать власть, либо совсем молчать. А почему нельзя говорить о том, что худо, без революционных призывов? Тот же Алексей Венедиктов очень хорошо журналистам сказал: вы сами себя не цензурируйте, для этого есть начальство.

- Вы считаете, что сегодня проблема цензуры не стоит как таковая? В Интернете несколько раз публиковалась информация о том, что на федеральные каналы "сверху" поступают так называемые темники, в которых прописано, какие темы освещать, а какие освещать вовсе не обязательно.

- Цензура есть, но она более сложная, чем кажется. Вы же не можете сказать, что кто-то из больших начальников приходит и говорит, не писать о том или об этом. Ужас не в этом; ужас в том, что журналистам предложено бояться, и они охотно боятся. Никто же за статьи не убивает. Последний случай, когда журналиста убили за информационную политику, был в Калмыкии. Ну, снимают с работы. Я никого не зову на баррикады, у журналистов может быть и другой подход — спокойно информировать, и в большинстве случаев такие материалы проходят. Даже на Кавказе это возможно, там федеральный центр меньше влияет на происходящие процессы. Кавказские правящие элиты очень часто непроницаемы для федерального центра. То есть они лояльны, но попробуйте выстроить там федеральную политику так, как она выстраивается в центральной России. Не получится. Страна неравномерна с точки зрения распространения информационной свободы.

Что касается государственных каналов, у меня к ним претензий нет, потому что их задача заключается в том, чтобы рассказывать, что государство о себе думает. В этом смысле они свою задачу выполняют. Мы знаем, что государство думает о себе самом. Меня тревожит, что нет альтернативных источников информации, сопоставимых по силе и мощи с государственными, могущими конкурировать с ними. Проблема в том, что у нас нет ни одного мощного независимого от государства канала. Государственные каналы должны работать так, как они работают сейчас, только рядом с ними необходимо развивать альтернативные источники информирования. Мы, потребители, должны иметь возможность вырабатывать свой собственный образ реальности, получая информацию из разных источников или выбирая тот, который нам ближе по нашим взглядам.

- Кавказские журналисты затрагивали эту тему в своих вопросах? Что они думают о свободе слова на Кавказе?

- Затрагивали, и каждый исходил из своего опыта. Но у всех примерно одно и то же: как остаться самим собой, возможна ли политическая журналистика в современной России и если возможна, то в каких формах. Понятно, что в Чечне ситуация более жесткая, чем в той же Кабардино-Балкарии. Хотя при этом ребята из Чечни привезли легально выходящие аналитические сборники. Я посмотрел, они очень интересные. Есть еще одна закономерность: чем меньше тираж, чем меньшую территорию издание охватывает, тем более оно свободно. Почему из федеральных газет самая свободная и независимая это "Ведомости"? Потому что тираж всего 30 тысяч. И эти 30 тысяч читателей знают все, потому что у них есть доступ к информации. У нас есть еще проблема информационного неравенства, когда малая часть населения пользуется всеми источниками информации, а большинство только одним или двумя. Мы ведь не можем сказать, что не знаем, что происходит. Мы имеем возможность пользоваться Интернетом, иноязычными источниками информации. Вопрос в том, что основная масса населения не имеет к ним доступа. Но с другой стороны, население не очень то и хочет получать доступ к альтернативным источникам информации.

- Федеральные СМИ освещают кавказскую тему достаточно однобоко. С одной стороны это оперативное информирование, в ходе которого создается мрачная картина кавказской действительности, с другой - пропагандистский подход, нацеленный на создание позитивных мифов о Кавказе. Зарубежные СМИ тоже склонны освещать негативную сторону кавказской действительности. Если бы Вы были министром Культуры и массовых коммуникация, как бы Вы построили работу СМИ по Кавказу, чтобы избежать этих ловушек: с одной стороны мрачности, с другой — пропаганды?

- Для этого не нужно быть министром, для этого нужно быть журналистом. Мне кажется, у нас отсутствует язык позитивных новостей — газетных, телевизионных. Разработан язык негативной информации, либо пропагандистских отчетов. И тот и другой язык, катастрофизма и парада, появились в 90-е годы. Мы просто не умеем рассказывать о нормальной хорошей жизни, так, чтобы это было интересно значительному количеству людей. В той же КБР, где проходил семинар, я разговаривал с людьми, и у них нет ощущения, что они живут в атмосфере страха, ситуации полувоенных действий, люди живут и нормальной жизнью. Но ответ на вопрос, как об этой жизни рассказать, чтобы описание такой, нормальной жизни попало в новости, неизвестен. Главное, что нужно понимать, то, что позитивный язык за журналистов никто не придумает, они должны придумать его сами, вместе с менеджерами. Не по заказу власти и не против власти, а по заказу нашего главного хозяина — общества. Мы обслуживаем общество и должны помнить, что общество - наш главный заказчик, и оно нуждается в жесткой правде, но так же и в позитивном настрое.

- Высказывали ли журналисты, с которыми Вы общались, свои оценки освещения кавказских тем федеральными СМИ? Недавно как раз из КБР звучали слова о том, что некоторые федеральные издания нагнетают ситуацию...

- Примерно одно и то же говорили журналисты и таксист, который вез меня в аэропорт. Про то, что жизнь на Кавказе другая и восприятие информации, соответственно, тоже другое. Например, по поводу федеральных тем, которые волнуют всех, один человек сказал, что после информации об обрушении рынка в Москве, в КБР стали проверять, в каком состоянии рынки (и не только в Нальчике, но и во многих других городах страны, - прим. ред. КУ). Проблема не только во внешнем политическом давлении, хотя, оно, безусловно, есть, а в устройстве мозгов. Под этим углом можно рассматривать и вопрос о нагнетании федеральными СМИ ситуации на Кавказе. Об этом говорят, но когда начинаешь конкретно разбираться, кто нагнетает, чем заменить то, что есть, то начинаешь понимать, что дело не только в том, что есть давление, но и в том, что нет нормального языка описания действительности. И этот язык из Москвы не придет. Его должны сформировать журналисты, каждый на своем месте.

- Недавно, отвечая на вопрос слушателя в эфире радиостанции "Эхо Москвы", Вы дали определение гражданского общества. Вы часто выступаете с лекциями на юге России, как бы Вы оценили определили гражданское общество и его состояние в кавказском регионе?

- Гражданское общество - это сеть добровольных некоммерческих организаций, в которых обыватель проявляет себя как гражданин, как участник совместного действия и которые защищают человеческую личность от двойного давления бизнеса и государства. Я не могу говорить о гражданском обществе на Северном Кавказе в целом, так как встречался с представителями отдельных организаций. Неправительственные организации немногочисленны. Я боюсь, что они не оказывают влияния на политику. Воля кланов сильнее, чем воля гражданских организаций, но сам факт, что эти организации есть, важнее, чем вопрос о том, сильно ли они влияют на окружающую жизнь. Общественные организации, дают возможность гражданам реализовать себя, несмотря на то, чего хотят или не хотят власти.

24 мая 2006 года